Педагоги в годы войны.

Просто не верится, что перед нами человек – живая история. Пред нами бывший узник фашистского концлагеря Аушниц‒Освенцим под номером 165589. Он томился девять кошмарных месяцев за колючей проволокой. Каждодневно видел чадящие трубы крематориев. Задыхался от дыма костров из заштабелеванных людей. И под дулом автомата стражника надрывался на непосильной работе. В сознании людей билась одна мысль – выжить! Выжить и рассказать потомкам о зверствах фашистов, о стойкости русского народа.
Это учитель Федор Васильевич Романов и его супруга Татьяна Ивановна в мирное время.
Цитата из КНИГИ ПАМЯТИ   ТВЕРСКАЯ ОБЛАСТЬ
Издательство «Тверские ведомости» 1994 год        
 
75 лет … Победы …
Наша семья все эти годы бережно хранит дневник воспоминаний Романова Федора Васильевича, учителя средней школы с правом преподавания в 1-7 классах средней школы. Высшее образование он так же получил, позже. Работал всю жизнь учителем математики. Узник Освенцима. Говорил ли он об этом …нет. Но оставил дневник воспоминаний.        
       Романов Федор Васильевич родился 28.08.1917 года в деревне Сальниково Новоторжского уезда Тверской губернии (ныне Лихославльский район Тверской области) в семье крестьянина.
С 1925 года по 1929 год Федор Васильевич учился в Селезенихинской начальной школе. Учеба давалась легко, особенно он любил математику.
В 1929-1932 годах Романов Ф.В. обучался в Калашниковской ФЗС, а потом брат Николай пригласил его в Ленинград (ныне Санкт-Петербург). Там поступил в ФЗУ, которое закончил в 1934 году.
 
Из воспоминаний Романова Федора Васильевича:

После окончания ФЗУ работал лето слесарем в Лихославле, но почему-то хотелось учиться. По совету одного парня поступил в Новоторжский педагогический техникум (Торжокское педагогическое училище), которое закончил в 1937 году. После окончания педучилища работал в Кукушкинской начальной школе один год.
В 1937 году поступил на физико-математическое отделение Учительского института при Калининском Государственном Пединституте имени М.И.Калинина. В 1938 году перевелся учителем математики и физики в Сухошинскую семилетнюю школу Кировского (Селижаровского) района.
В мае 1939 года женился на Синевой Александре. 7 февраля 1940 года был призван в Красную Армию, а 20 февраля 1940 года родился сын Валентин. Летом 1940 года приезжал навестить сына и жену. В августе 1940 года приезжала моя мама посмотреть внука. Мама рассказывала, что все время няньчила внука, пока была в Сухошинах. Маме тогда было уже за 70 лет.
Служба в армии проходила нормально: служил в 14-м восстановительном железнодорожном батальоне во взводе связи.
Вторая мировая война меня застала в армии.
22 июня 1941 года, утром, выехали на спортивные соревнования. Я был участником этих соревнований: прыгал в длину, выступал на брусьях, играл в волейбол.
В 12.00 выступал В.М. Молотов по радио, и мы узнали о войне, хотя война уже шла 8 часов…
Потом… плен, побег, работа в Косове, арест, тюрьма, концлагеря. 22 апреля 1945 года меня освободили французские войска…
Но о самом страшном…
                                 Девять месяцев в Освенциме.
В конце ноября 1943 года гитлеровцами был сформирован эшелон из заключенных Минской, Слонимской, Барановичской и Вилейской тюрьм.
Заключенные из Минской тюрьмы были заложниками за убийство гауляйтера Белоруссии Кубе. Я был заключенным Слонимской тюрьмы. Товарные вагоны были набиты людьми. Каждому выдали по килограмму хлеба и сухую воблу. Многие наши товарищи этот паек съели быстро. На второй день пути всем хотелось пить. Некоторые пытались просить воды через решетку окна вагона, но охрана стреляла в это окно, и человек падал замертво.
Эти душераздирающие просьбы длились еще три дня. Вагон был спальней и туалетом.
На пятый день состав остановился. Открыли двери. В пятидесяти метрах от нашего вагона стоял кирпичный вокзал, на котором на польском языке было написано «Освенцим». Немцы приказали выйти из вагона. В каждом вагоне остались трупы.
Потом объявили, что мы приехали в лагерь «Аушвиц», что мы здесь получим пищу и работу. Также объявили о том, что кто плохо чувствует или не может идти, того повезут сразу в госпиталь.
Наши слабые ребята ринулись к машинам, но многие из нас знали немецкую подлость.
Мы понимаем, что всех слабых немцы сажают в машины для того, чтобы увезти вперед и уничтожить.
Фашисты заметили, что многие вернулись к своим вагонам.
После построения в колонну по пять фашисты искали в рядах слабых и насильно вытаскивали из строя, чтобы увезти на машинах.
Колонна изнуренных, пройдя около трех километров, разместилась в кирпичном помещении, которое было приемным пунктом лагеря Аушвиц, где мы получили воду. Напившись, уснули, но некоторые товарищи так и не проснулись.
Здесь нам на левой руке ниже локтя выкололи номера. У меня номер 165589. Теперь мы были живыми смертниками.
Через три дня повели в баню. В бане раздели, одежду уложили в мешки, остригли, дали горячий душ. После этой процедуры нас голых вывели в коридор с цементным полом и выбитыми окнами.
«Отдыхали» двое суток, а на дворе был декабрь. После этого «отдыха» опять гибель товарищей.
На третьи сутки выдали «одежду» и «обувь». Кто получил женскую сорочку вместо рубашки, кто трусы вместо брюк, кто мужское рваное одеяние. На ноги дали долблёные деревянные «туфли».
Теперь уже колонна по три человека в ряду двинулась в лагерь по свежему снежному покрову толщиной 15-20 сантиметров. Путь лежал в лагерь Биркенау в карантин.
Несколько об Аушвице, а потом о Биркенау.
Мужской лагерь, как и соседний женский, Аушвиц - Освенцим состоял из нескольких секций-полей. Каждое поле огорожено колючей проволокой с высоким напряжением, под проволокой бетонированная земля. Вокруг сторожевые вышки, охранники с собаками.
Под жилое помещение немцы приспособили конюшни: деревянные здания длиной метров тридцать-сорок, шириной шесть-восемь. В коротких стенах широкие ворота.
В длину по середине барака (блока) проходил дымоход от печи, метров на пятнадцать, от которого обогревалось помещение, и на нем грелись узники. По бокам стояли трехэтажные нары (буксы) по 21 человеку в каждой. Карантин – первое поле в лагере.
Разместив по буксам, дали на семь человек два тонких одеяла. Помещение нагревалось плохо, поэтому мы больше лежали на этих буксах, прижавшись друг к другу. Обслуга вместе с комендантом блока (блокэльтестер) имела отдельную комнату в этом блоке. У них было тепло и сытно.
Узник утром получал 200-250 граммов хлеба с древесными опилками, иногда немного сахара, иногда кусочек жира, воду, которую выдавали за кофе. В обед кое-какой суп, а вечером одно кофе.
В карантине ежедневно выстраивали на поверку (апрель). На этой поверке стояли от двух до четырех часов под дождем или мокрым снегом. Ежедневно были трупы.
В конце декабря объявили, что нас переводят в рабочий лагерь (поле). Утром всех отправили в баню.
Эту трагичную для меня баню я вспоминаю с волнением. После того, как мы разделись, нас выгнали в холодный коридор, где, прижавшись друг к другу, ждали очередь в душ. Я был слаб, а поэтому не мог втиснуться в середину стоящих узников, стоял сзади. В это время по коридору шел фашист и, не сказав ни слова, ударил меня ногой по спине.
Я упал, потеряв сознание.
Ребята потом говорили, что немец приказал работникам бани выбросить меня за дверь на снег. Когда наши ребята уходили из коридора, я еще лежал на полу около стены.
Очнулся в теплой комнате на ворохе белья. Подошел человек, что-то сказал на непонятном мне языке. Я ответил, что я русский. Он мне помог встать, дал теплого кипятку попить и повел прямо в помещение, где узники получали белье и одевались.
 
Через полчаса в зал вошел фашист с работником бани. Ребята меня загородили, и фашист повертел головой в стороны и ушел.
Каждому выдали нормальное белье, полосатые брюки, пиджак, плащ и берет. На ноги обули ботинки на деревянной подошве.
При входе в рабочий лагерь новичков встретил духовой оркестр. Все музыканты были в черных костюмах и черных беретах. Эта музыка звучала ежедневно при отправке на работу и при приходе с работы.
Привели нас в 14 блок. Пред размещением в буксы проверили по номерам. Не обошлось без избиения. Не все запоминали свой номер на немецком языке. После того, как несколько раз назывался какой-нибудь номер на немецком языке, и никто не выходил из строя, тогда искали этот номер по руке. «Виновного» выводили и били.
Потом мы убедились, что в лагере мордобойство немцами поощряется. Бьет блоковый, бьет капо (старший сотни) на работе, бьет форарбайтер (старший десятка) на работе.
В марте-апреле 1944 года в рабочем лагере почему-то русских стало много. Теперь ретивые пустить в ход кулаки или дубинку расплачивались порой жизнью. Наши ребята «воспитали» их.
Вначале наша команда рыла канал, по которому потом пустили воду из Вислы. С водой уносилась зола от сожженных трупов на капустные поля.
Самая многочисленная команда была цулегебетрибен. В ней была тысяча человек. Она занималась разборкой самолетов и часто поощрялась дополнительным пайком, который назывался «цуляга».
Я в этой команде пробыл с мая месяца по август. Хорошо кормили команду в обед, который привозили на место работы. В супе было мясо, колбаса, жир. Все эти продукты были взяты у тех людей, которых привозили в душегубку.
В Освенциме-Аушвице встречал земляков. Крылов Михаил Семенович из деревни Измайлово Селижаровского района. Он был освобожден Советской Армией в Освенциме, но после освобождения прожил дома только два года.
Русаков Иван Матвеевич из деревни Вышково Лихославльского района. Я с ним собирался бежать из лагеря, но мечта не осуществилась, так как он случайно попал под электрический ток, но не погиб. О дальнейшей судьбе я не знаю. Он небольшого роста, волосы светлые, лицо круглое, на лице небольшой шрам. С апреля 1944 года эшелоны стали приходить все чаще, но пополнения в лагере не было. В мае эшелоны со смертниками (в основном привозили евреев со всех оккупированных немцами государств) приходили ежедневно, и не один, а два, три.
Люди, вышедшие из эшелона, укладывали свои вещи в одно место, а самих направляли в «баню» (душегубку). После того, как все входили в камеру, дверь плотно закрывалась, а открывались в потолке люки, в которые сыпали кристаллы синильной кислоты (или что-то другое). Эти кристаллы образовывали газ ядовитый и люди постепенно задыхались.
Когда открывали дверь камеры, то было что-то ужасное. Люди сплетены, облёваны. На растаскивании мертвецов работала зондеркоманда в количестве пятисот человек (все евреи). Труп осматривался, выдирались золотые зубы, коронки.
Крематории и костры не успевали сжигать всех мертвецов, поэтому вокруг лагеря образовались склады трупов.
Мучения людей в газовых камерах мы не видели, но фашисты совершали злодеяния и на наших глазах как в мужском, так и в женском лагере.
В одну ночь было уничтожено всё поле цыган, которые жили по соседству с рабочим лагерем (полем). Всю ночь шла стрельба. Люди понимали, что ждет их газовая камера, они сопротивлялись. Многие сами бросались на проволоку с током. Утром на поле было тихо, только около колючей поволоки лежали трупы.
Мы видели, как старшая надзирательница Ирма Брёзе развлекалась, науськивая овчарок на женщин. Собаки насмерть закусывали узницу.
Хорошо помню, как мимо нашего лагеря (поля) утром проходила вереница детей и стариков к костру. Детишки, держа друг друга за руки, размахивали ими. Потом услышали писк, плач.
В лабораториях Освенцима производили эксперименты над живыми детьми и взрослыми. Немецкие военные госпиталя снабжались кровью, взятой у детей и взрослых. Работали и над близнецами.
Январь, февраль и март месяц в Освенциме для меня были самыми тяжелыми. Я часто болел желудком. Понос довел до такой степени, что еле двигал ногами. Качало из стороны в сторону. Вылечил поляк, который дал чесноку головку, велел разжевать во рту и проглотить. Я это сделал.
Жгло всё внутри, но потом пошло на поправку. С апреля дела пошли лучше, а к августу я чувствовал себя хорошо. Помогла работа в команде по разборке самолетов. В этой команде было много русских, но капо (сотник) русский был только один. Мы все рвались к нему, к куркулю (так мы его звали) в сотню. Это была настоящая русская «рота», которая распевала русские песни, идя на работу и с работы. (Не всегда, конечно. Мы все, русские, подпевали этой « роте»). «Катюша» была любимой нашей песней.
Дорога на работу шла мимо карантина. Как-то летним утром русская сотня сильно зашумела, идя впереди. Видим за проволокой человека небольшого роста с красными лампасами на брюках. Это был Карбышев. Его забросали кусочками хлеба, махрой. Потом мы его больше не видели.
Семья Бурдь в Освенцим прибыла весной. Сашу я видел, а мать его и сестру нет. С тех пор я их никогда не встречал. (Позже подписано: А теперь я знаю, что Саша живет в Слонимове).
23 августа 1944 года в Освенциме была сформирована команда из восьмисот человек, в которую входил я, Вася Хорьков, Костя. Русских в этой команде было человек триста. Был один кастрированный немцами француз, еврейской национальности (в первое время существования лагеря фрицы кастрировали всех евреев). Вымылись в бане, дали новое полосатое одеяние, деревянные босоножки и поехали в вагонах на завод.
На остановках немецкие солдаты открывали вагоны, и мы ходили на кухню за пищей. Кормили удовлетворительно. На душе была радость: наконец мы дышим не смрадным воздухом.
Ехали четверо или пятеро суток до места назначения. Привезли нас в концлагерь Шемберг, который располагался от города Баден-Баден в 14 километрах…
 
       Объемный дневник воспоминаний моего дяди, я представила только часть, которая повествует о концлагере. Об этом надо говорить, знать и помнить! Федор Васильевич после войны разыскивал, находил и общался с теми, кто уцелел в годы войны.
Романов Ф.В. поступил на физико-математическое отделение Учительского института при Калининском Государственном Пединституте имени М.И.Калинина в 1937 году, война вмешалась – закончил в 1949 году с присвоением квалификации и звания учителя средней школы ...
                                                         Алла Николаевна Сидорова .город Тверь